Публикация с таким заголовком выходила на страницах «АИ» в 2009 году. С тех пор в этом самом дальнем посёлке на линии АУЖД побывало немало путешественников и журналистов. Ссылки на их фото- и видеоматериалы то и дело всплывают в социальных сетях.
Какие впечатления производит Калач на приезжих, видно хотя бы из названий: «Тупик», «Труба», «В таёжной глуши», «Дорога жизни» и т. д.
И я воспринимала его примерно так же. Хотя подобными характеристиками можно наградить большую часть России.
Но жители подобных посёлков не так о себе мыслят.
В этот последний приезд мне пытались доказать, что подобный калачинскому образ жизни — норма для русского человека, а все блага цивилизации — это и есть кабала и безнадёга, лишённые смысла. Но ведь ещё классик сказал, что у каждого — своя правда. Всё зависит от угла зрения.
Если не горит фонарь — нет связи
Калачинцы встречают гостей у поезда. Они радушны, несмотря на то, что потом напишут или покажут о них люди с камерами. В момент встречи даже посочувствовали: «Как ты решилась к нам приехать?»
Темно. На станции нет фонарей. Впрочем, в этот утренний час здесь и не может быть света — электричество в посёлке дают только по вечерам.
— Свет горит с пяти до одиннадцати вечера. Подаётся он от генератора, который приводит в работу таксофон. Генератор рассчитан на семь киловатт. Этого для нас вполне достаточно, — рассказывает Владимир, который, как здесь говорят, «гоняет» в посёлке электроэнергию.
До недавнего времени электричеством Калач снабжала автономная электростанция, работающая на дизельном топливе, мощностью 15 киловатт. Сейчас она закрыта.
Здесь по-прежнему проблемы со связью. Как ни стараюсь, ни из одной точки не могу поймать сигнала на телефон. Мне говорят, что единственная возможность куда-нибудь дозвониться по мобильному — это забраться на телефонную вышку. Осматриваю. Да, высоковато…
А пока нет электричества, таксофон тоже будет молчать. Ни они в «мир», ни «мир» к ним дозвониться не смогут.
О насущном
На дверях станции АУЖД — большой замок. Она уже давно закрыта. Впрочем, само здание не брошено — в нём располагается (лучше сказать — хранится) товар единственной в посёлке торговой точки. Два раза в месяц в Калач привозят свежий хлеб и другие продукты питания, которыми и пополняют запас магазина. Постепенно жители его раскупают, ведь больше им взять нечего и негде.
Впрочем, можно поставить на рельсы дрезину и отправиться за 35 километров в соседний посёлок Санкино, где есть магазины, круглосуточное электроснабжение, школа, детский сад, клуб, пожарная часть, медицинский пункт и даже храм.
В Калаче ещё 15 лет назад было почти всё из вышеперечисленного, но с закрытием производства люди стали разъезжаться, начала угасать и сфера соцкультбыта. Сегодня из всех учреждений осталось только участковое лесничество, а точнее — лесничий.
Уходящая за станцию дорога выводит меня на улицу с незамысловатым названием Центральная. Благодаря лесничему, она расчищена от снега. На тракторе Алексей не только прогребает калачинские дороги, но и опахивает посёлок в пожароопасный период.
Они вышли из леса
Иду по улице вглубь посёлка. По обе стороны — нежилые дома.
— Сейчас деревня начинается только с середины, — сообщает местный житель Михаил, для которого Калач — малая родина.
Почти сразу же замечаю странную картину: на прикрытой снегом равнине виднеются свежевзрытые участки. Они расположены хаотично, в разных местах улицы, как будто землю недавно копали. Но кто и зачем?
— Дня два назад у нас всего этого ещё не было, — поясняет другой местный житель, Сергей. — А теперь по ночам в посёлок приходят кабаны и роют землю — ищут корни, траву.
— Разве кабаны людей не боятся?
— А кого им здесь бояться? Людей у нас осталось мало, всего 12 человек. Жилые дома стоят далеко друг от друга, вот зверь и не боится. К тому же собак у нас почти нет, и спугнуть их никто не может… Днём, правда, кабаны прячутся на болотах. А ночью, часа в три, приходят в поисках корма. Вот и у моего дома почти до поленницы всё изрыли.
Раз населённый пункт становится менее людным, в нём начинает хозяйничать природа — дикие звери смелее заходят в посёлок. Бывают волки, а недавно жители даже из дома слышали рёв медведя. Предположили, что он угодил в один из расставленных охотниками капканов. Вообще-то охотники здесь самые частые гости. Они и сообщают калачинцам, как далеко или близко проходят звериные тропы, как многочисленны и насколько опасны те или иные группы лесных обитателей. И делают вывод, что зверя в окрестных лесах с каждым годом становится всё больше.
Что останется после
С правой стороны улицы дома словно обрываются — виднеется только высокая сухая трава да перевёрнутая обгоревшая машина. Мне объясняют, что это последствия весеннего пожара. Жильё сгорело, а люди уехали в Санкино.
Правда, одна из санкинских жительниц, уроженка Калача, недавно вернулась обратно. Елене 23 года. В Калач она буквально сбежала от семейных проблем. Говорит, что здесь ей спокойнее, но как и на что жить — даже не думает. Если сможет управиться с подсобным хозяйством — проживёт, нет — рассчитывает на односельчан, которые её в беде не оставят. В целом Елену всё устраивает, только сетует на отсутствие постоянного электроснабжения.
У жилых домов разметены дорожки, на окнах — шторы и цветы. Из труб струится дым — как правило, по утрам топят печи.
Колодцев в посёлке немного, но те, что используются, в хорошем состоянии.
В центре на дороге замечаю поржавевший детский велосипед, наполовину скрытый в снегу. Останавливаюсь и наклоняюсь, чтобы его сфотографировать.
Местные жители начинают улыбаться.
— Этот «велик» — ну прямо достопримечательность, все его фотографируют! А он тут с лета стоит. Дети соседские на нём катались, потом что-то в нем сломалось, они его тут же на дороге и бросили… Ну что в нём такого особенного? — удивляется жительница Калача Людмила.
Может быть, и ничего — простой китайский велосипед. Стоит там, где сломался, — с него просто спала цепь. И за всё это время его никто не тронул! Не взял и не сдал в металлолом. А может быть, он действительно здесь уже стал памятником (от слова память) — воспоминанием о том, что ещё недавно в посёлке жили дети.
В каждый приезд спрашиваю, что сталось с теми людьми, с которыми общалась в прошлый раз. Как правило, их судьбу мне сообщают лишь несколькими словами: такая-то погибла при пожаре, другая переехала в Санкино, эта умерла, тех дети перевезли к себе в город и так далее.
Здесь дом. Он мой
Но ни близость дикой природы, ни отсутствие удобств не пугает оставшихся в Калаче жителей. На мои вопросы почему бы им не переехать в более цивилизованный и удобный для жизни населённый пункт Санкино, они говорят, что жить там по ряду причин не смогут.
— Что мне предложат в Санкино? Гнилой барак? А здесь у меня тёплый дом с надворными постройками. Он мой. А там за всё платить придётся — за воду, дрова, за всё. А здесь в колодцах есть вода, вокруг столько сухой брошенной древесины — ее на долгие годы хватит. А ты попробуй с пенсии в восемь тысяч «фишку» дров купи, да ещё за всё заплати и при этом проживи. А тут у нас огороды большие, есть место пастись и козам и овцам… А там где? Да и разве мы оторваны от цивилизации? У нас и телевизоры, и радио, и ноутбуки есть. Это цивилизация поработила людей и оторвала их от жизни. Они зависимы от денег и ничего сами сделать не могут, одни химикаты потребляют и болеют от этого. А чтобы вылечиться — снова принимают химию. А мы живём натуральным хозяйством и ничего — живы. А вы говорите — переехать. Зачем?
«Любовь к родному пепелищу»
Упрямство это или желание настоять на своём, а может, просто привычка — не знаю. Но начинаю понимать, что калачинцы не считают свой образ жизни чем-то из ряда вон выходящим. Всё потому, что жили они так всегда. И обстановка вокруг изменилась для них совершенно незаметным образом.
Их здесь всего 12. Для населённых пунктов Алапаевского района это не так уж мало, если учесть, что у нас есть деревни, где живут по одному — два человека. Но ведь в такие деревни не рвутся путешественники.
Впрочем, калачинцы даже тяготятся свалившейся на них «известностью», при этом замечая, что «чаще всего про нас просто врут». Рассказывая про своё нехитрое житьё-бытьё, они и мне советовали много не писать, чтобы лишний раз не привлекать к Калачу внимание.
В памяти всплывает текст статьи собкора одной французской газеты, который для описания жизни в лесных посёлках Алапаевского района использовал слово «запой», пытаясь объяснить французскому читателю, что именно им характеризуется перманентное состояние русского человека. Обидно.
— Знаешь, на вопрос москвича Дмитрия, чем мы тут занимаемся, я в шутку сказала «чем-чем? пьём да телевизор смотрим», он это снял и в фильм вставил, — со смехом сообщает Людмила. А затем уже серьёзно продолжает: — На самом деле всё не так. Ну кому сейчас в Калаче пить? Некому да и некогда. Мы здесь работаем. Все. А по-другому тут просто не выжить.
* * *
Вечером в полной тишине поезд увозил меня из этого населённого пункта. Восемь часов пути отделяют Калач от Алапаевска. Всего восемь часов! А кажется, что это два разных мира.
Анна ОЩЕПКОВА
