Судьбы человеческие такие разные, порой похожи, особенно у поколения, родившегося до войны. Это видно по деревенской жизни, где все и вся знают друг друга.
Издревле на Руси деревни возникали вдоль рек и водоемов. Вот и наша в прошлом большая деревня расположилась вдоль извилистого берега когдато полноводной реки, некогда перегороженной примитивными плотинами водяных мельниц. Змеей извивалась дорога — тракт, проходящий по главной улице деревни. Про нашу деревню говорили: «На тору деревня-то стоит!»
А наша деревенька была еще и долгая более версты в длину. Улицы в то время не имели названий. Части населённого пункта обозначались просто: «верх» деревни, «середина» и «низ», то есть ниже по течению реки.
В центре (середине) стояли колхозная контора и сельсовет, занимавший большой каменный дом, построенный в былые времена какимто купцом, позже раскулаченным и сосланным вместе с семьей неизвестно куда. Невдалеке стоял каменный магазин (по нашему сельмаг), а также начальная школа, почта, клуб и т.д.
Вот так выглядела наша деревня в пору нерадостных событий голодного и холодного детства военных лет героев моего повествования. Но все по порядку.
Ванькино детство
Ванька Петряков, что жил на «верху», и его тезка, тоже Ванька Петряков, проживавший «внизу» деревни, были сверстниками. Когда началась война, им исполнилось по восемь лет. У обоих отцы ушли на фронт, и они остались в семьях, где еще были старшие и младшие сестры.
В летние каникулы ктото из старших помогал им запрягать лошадей, на которых ребятишки вывозили навоз из хозяйственных подворий на колхозные поля. Технология была простая: женщины накладывали телегу навозом, а ребята, подослав какуюнибудь подстилку, дабы не замарать штаны, ехали до поля, где их нарочно ожидала свальщица, потому что у ребят еще не было силенок опрокинуть тяжелый возок. И так целый день. А вечером всей гурьбой «извозчики» наперегонки гнали на конскую яму купать лошадей.
Тут подходила сенокосная страда. Дети целые дни проводили на жаре верхом на худых колхозных лошадёнках, избивая в кровь тело, возили копны и волокуши к зародам, которые метали старики да бабы. Мало того что лошадь билась от оводов, она ещё и не слушалась детского окрика, а надо было свалять волокушу. Промахнулся — жди насмешки от старших.
Вечером женщины уезжали в деревню, а пацаны и старики оставались на стану, сооружали шалашибалаганы, накрывали их берестой и травой, потом выкуривали из них комаров — иначе не поспишь!
Зарплату (кто не знает!) начисляли в трудоднях, называемых «палочками», по которым в конце года выдавали муку и другие продукты с колхозного склада. Ребятишкам (тем, кто возил волокуши, и тем, кто был постарше и работал на конных граблях) учетчица ставила полтрудодня, да и то записывала на мать или кого другого из семьи. И так каждое лето. Вот такие были каникулы.
Уже после войны, закончив четыре класса в своей деревенской школе (у Ваньки «верхнего» отец вернулся с фронта инвалидом, у «нижнего» погиб в первый год), оба Ваньки пошли в соседнее село в школусемилетку, что стояла за семь верст от их деревни.
Учитель математики, он же директор школы, бравый дядька с буденовскими усами, был не лишен чувства юмора. Както делая перекличку по классному журналу, он назвал фамилию и имя «Петряков Ваня» встали оба. А сидели они за одной партой.
Значит Петряков Иван… Как звали отца?
Фома Гаврилович, — ответил Ванька «верхний».
А у тебя? — обратился директор к Ваньке «нижнему».
Кузьма Фролович.
Так значит ты Иван Кузьмич, а ты, что слева, Иван Фомич!
В прошлые времена у каждого мужика в деревне была своя кликуха, то есть прозвище. Порой какойнибудь заезжий будет спрашивать местного жителя, называя его по фамилии, имени и отчеству, а местный и не знает. А если спросит по прозвищу — тут же получит точный адрес. Вот и в этом сюжете Ванька, что «сверху» деревни, на всю жизнь остался с одним безобидным прозвищем Фомич. А другой, что проживал «внизу», Кузьмич. А шлото им в ту пору по тринадцатому годку.
До холодов школьники из окрестных деревень ходили в школу пешком, а зимой целыми неделями жили в маломальски приготовленных общежитияхинтернатах, с печкамикаминками, на которых сами ребята готовили немудреные обеды: в основном, кашу, а кто побогаче — суп с мясом. Здесь же выполняли домашнее задание. Каждый вечер ктото из учителей дежурил в общежитии и проводил отбой порой не в меру расшалившейся братии. Если мать выделяла школяру на неделю три рубля, это было счастье — за один рубль можно было сходить в кино.
Так и закончили Фомич с Кузьмичем по семь классов, сдавая экзамены каждый год по всем предметам. А за седьмой еще и Конституцию СССР. Такие были времена!
Для того, чтобы учиться дальше в районной или городской школе, надо было заплатить аж 150 рублей, что не каждой семье было по карману. Поэтому ребята шли в ФЗО или ремесленное училище. Иваны и вовсе остались в деревне на колхозной работе. Начали взрослеть и женихаться, заглядываться на местных девчат.
Трактористы
Перед армией они оба по направлению колхоза закончили шестимесячные курсы механизаторов широкого профиля в сельхозучилище, получив на руки свидетельства — права на управление трактором и комбайном. В уборочную страду, как практиканты, работали штурвальными — один на «Коммунаре», а другой на «Сталинце». Это прицепные, как их называли «степные корабли», комбайны, которых буксировали колесные, с шипами, тракторы ХТЗ.
Работали допоздна, но все равно, умывшись и наскоро перекусив, друзья спешили на «середку» в клуб, где под игру Петькигармониста девки и парни под руководством заведующей клубом Тюньки Захаровой (ласково от Анастасии) танцевали кадриль, разучивали вальсы.
По исполнении девятнадцати лет сначала одному, а несколько позже и второму Ивану пришли повестки в армию. Проводы рекрутов сопровождались катанием молодежи по своей и по окрестным деревням. Девушки украшали лентами дугу и сбрую выездного жеребца, запряженного в хлодок, и под гармошку подвыпившие парни голосили, размахивая вышитыми платочками, частушки и прощальные рекрутские песни. Таков был обычай, пришедший к нам из старины.
Дочь Захара Гавриловича, Тюнька, была девка статная и красивая. Закончила культпросветучилище, работала в деревенском клубе. Все ребята, да и мои герои, заглядывались на нее, а Фомич даже подходил к Тюньке с серьезными намерениями, но, увы, и ах! Кузьмич был росточком ниже деревенской красавицы на полголовы, но тоже был не прочь поухаживать за ней, но она всех отвергала. А когда Иваны служили в армии, она вышла замуж за Петькугармониста, который в армию не пошел, что по тем временам считалось позором.
Отслужив по три с лишним года, ребята вернулись в свои родные пенаты, работали механизаторами. Фомич женился на Нюрке Федосьиной, а Кузьмич несколько позднее на Гальке Матрениной. Расписывались тогда в сельсовете и свадьбы игрались по старинке, с соблюдением обрядов. За столами было мало водки, но много браги, и никто не отравлялся.
Размеренно потекла семейная жизнь. Один за одним пошли ребятишки. Кроме колхозной работы у каждого Ивана был полный двор скотины. Крестьянин не живал без коровы и другой живности это же и беда и выручка. Всегда вставала проблема заготовки сена на зиму. Коекто из старожилов помнит указание райкома: сначала полагалось обеспечить сеном колхозное стадо и только потом разрешалось косить для себя. Как в той песне: «Думай сначала о Родине, а потом о себе!»
У Фомича и Кузьмича проблем с этим, как у многих механизаторов, было меньше. Как ни крути, а раз техника в руках, то и себе накосят да другим за определенную плату помогут. Расчет же производился «жидкой валютой» водкой или бражкой. Привезти дрова, сено, вспахать огород — за все работы мера одна: бутылка! Так уж заведено было везде и всюду. А захалтурив «пузырь», друзья один без другого никогда не пили.
Редкий день стал обходиться без похмелья, да и в семьях начался разлад.
Добро лежит, худое бежит
Любой поступок местного жителя у всей деревни был на слуху, а потешный — на смеху.
Привез както Фомич тетке Агафье тракторную тележку дров. Они с Кузьмичем полученную халтуру оприходовали, а на утро, опохмелившись, Фомич на своем МТЗ боронил поле, что располагалось у самого крутого яра реки. Ездилездил, видимо, задремал и загремел с обрыва, так что бороны остались на берегу, а трактор в реке и на боку. А что Фомич? А у Фомича ни одной царапины и даже «чекушка» початая не разбилась! Спасло его то, что дверки кабины были открыты и Фомича при падении трактора выбросило наружу.
«Героя» перевели в слесари, поставив ему в счет ремонт трактора. Правда, недолго длилось это наказание: работатьто было некому…
«За неоднократное появление на работе в нетрезвом виде» так было изложено в приказе Кузьмича перевели на скотный двор вывозить навозную жижу. Трактор был стареньким и вечно ломался. Утром опохмелившись с друзьями, вечно пьяными скотниками, Кузьмич с нагруженной в самосвальную телегу жижей отправился к болоту, где была организована свалка навоза с колхозной фермы. Прошло уже много времени, а Кузьмича нет и нет… Барахтавшегося Кузьмича обнаружили доярки.
Оказывается, трактор заглох, а чтобы запустить дизель, надо дергать ремешок пускача. Кузьмич, едва стоя на ногах, пытался завести мотор, но тут случилось непоправимое: ремешок порвался и наш «герой» с головой оказался в жиже.
Женщиныдоярки долго отмывали Кузьмича — как в таком виде показаться на глаза жене и детям?!
Как говорится, «доброто лежит, а худоето далеко бежит». Долго еще односельчане смеялись, особенно мужики в гараже, хотя редко кто мог устоять от соблазна выпить на халяву — не было в деревне дисциплины.
Время шло. У некоторых мужиков оно бежало в беспробудном пьянстве, но Кузьмича и Фомича к алкашам отнести было нельзя. Выпивали, но и дело делали. До самой старости дружили семьями, старшие дочери были уже замужем, появились внуки, когда лихие девяностые застали моих героев уже пенсионерами. Дети разъехались кто куда, колхоз начал разваливаться.
Овдовели Фомич с Кузьмичем с небольшой разницей во времени. Анна Егоровна (Нюрка Федосьина) умерла от рака не дожив и до шестидесяти, а жена Кузьмича Галина Григорьевна (Галька Матренина) двумя годами позже. Эту дородную женщину сбил с ног диабет, а потом и инсульт.
Проживали вдовцы всё в тех же, построенных еще прапрадедами, домах, срубы которых стояли на «стульях» из лиственницы. Жили одни, навещаемые порой сыновьями и дочерьми, оставшимися, как и их родители, в деревне. Встречались на «середке» в день получки пенсии или на почте. Иногда перезванивались по установленным еще в 80е годы телефонам.
А. СТАРЦЕВ, ветеран труда
Продолжение следует
